– Великая Богиня, приди к нам… – эхом отзывались девушки.

– Услышь нас, Великая Богиня! – Напряжение стало почти невыносимым; Кейлин чувствовала, как дрожат пальцы помощниц, державших ее за руки.

– Мы призываем эти могущественные силы, чтобы исцелить Беток, мать Амбигатоса!

Она услышала, как Дида пропела первую ноту заклинания, несущего исцеление. Несколько девушек вторили ей тихими, проникновенными голосами, которые звучали, как струна арфы, но гораздо глубже, сладостнее, громче. Первая нота тянулась долго; казалось, она никогда не смолкнет. Затем вступили еще несколько послушниц, потом зазвучала третья нота аккорда и, наконец, последняя, верхняя, и звонкий, чистый голос Диды, словно жаворонок, взмыл к небесам над голосами поющих. Такой аккорд исполняли музыканты Эриу во время магических ритуалов. Эйлан же предложила построить на нем песнопения, а Дида отработала технику исполнения и обучила ей девушек. Музыка лилась на Кейлин со всех сторон, словно она находилась внутри арфы. Постепенно голоса поющих слились воедино, и Кейлин ощутила прикосновение их душ.

«Я взмываю ввысь на крыльях света». Кейлин не могла определить, чьи мысли она читает. Да это было и не важно, потому что сейчас она испытывала то же самое.

«Я вижу радужное кольцо вокруг луны… в лучах солнца… в потоке воды… весь мир окутан мерцанием…»

«Прохлада воды… тепло огня… нежный пух утенка… руки матери…»

Этот проникающий протяжный звук туманил сознание. Только Дида, не подверженная общему смятению, по-прежнему сохраняла ясный разум. И то, что она слышала, ей не нравилось.

«Вдохните глубоко, а теперь затаите дыхание… У Танаис дрожит голос. Не спешите, не спешите… сейчас вступает Райан… пятая нота… вот, уже лучше. А теперь все на тон выше… слушайте меня… не нарушайте гармонию!»

Аккорд зазвучал идеально чисто. Хор женских голосов поднялся вверх, обратившись в Голос Великой Богини. На какое-то время даже Дида прервала свой внутренний монолог. Мелодия вибрировала в вышине, насыщенная неподвластной человеку глубиной и силой. Кейлин почувствовала, как Дида с облегчением перевела дух. Сама она специально не обучалась музыке и пению и не способна была выразить словами чистую красоту аккорда, однако она тоже пела неплохо и понимала, какое неземное наслаждение доставляет профессиональному музыканту идеальная гармония.

Усилием воли овладев собой, Кейлин раскрылась навстречу витавшим вокруг энергетическим импульсам, чтобы впитать их в себя, стараясь удержать в воображении образ больной женщины, которой они служили. Теперь она видела Его воочию – прозрачный сгусток, насыщенный неземной мощью, который с каждым дыханием сиял все ярче.

Кейлин приняла в себя Могучий Дух, наложив его в сознании на образ, который стоял у нее перед глазами. Теперь уже все видели Его – мерцающий блеск над грудой камней. Мелодичные звуки становились громче, заполняя все ее существо; Кейлин казалось, что она больше не в силах выносить это наслаждение. Ее руки взметнулись ввысь, – все они инстинктивно протягивали к небесам руки, а Могучий Дух искрился фонтаном света, купался в звуках чистой, прозрачной музыки, посылая исцеление больной женщине. Видение исчезло. Женщины опустили руки. Они дышали тяжело, прерывисто, словно утомленные долгим бегом, но все знали, что их усилия были не напрасны.

В этот вечер им еще дважды удалось вызвать Могучий Дух, дарующий исцеление, и, завершая обряд, они пропели нежную тихую мелодию, восполняя затраченную энергию.

По окончании ритуала даже в глазах Диды сияла умиротворенность. Со словами благодарности женщины вернулись в Лесную обитель, чтобы поужинать и лечь спать. Но Кейлин, хотя и очень устала, направилась к стоявшему в отдалении домику, где находились покои Верховной Жрицы, чтобы рассказать Эйлан, как прошла церемония.

– Не нужно ничего рассказывать… – проговорила Эйлан, когда Кейлин вошла к ней в комнату. – Даже отсюда я слышала вас. Я ощущала силу Могучего Духа. – Жрица, казалось, вся светится изнутри.

– У нас все получилось. Это и есть наше истинное предназначение! О таком чуде я грезила, когда была еще девочкой и прислуживала Лианнон. Но потом друиды заперли нас здесь, и видение исчезло. И хоть я знала и умела многое, мне никак не удавалось вновь воскресить его, пока ты не указала мне, как сделать это.

– Ты обошлась бы и без моей помощи… – Сев на постели, Эйлан через силу улыбнулась. Ей по-прежнему нездоровилось, боль не отпускала; так она чувствовала себя почти каждый раз в эту пору месяца. Эйлан все больше проникалась уверенностью в том, что когда-то давно, в прежней жизни, Кейлин была величайшей жрицей. Многие из новых ритуалов возникали неожиданно сами собой, сразу принимая совершенную форму; новые идеи всплывали как бы из глубин памяти. Эйлан полагала, что сама она тоже была когда-то жрицей. Но если она обладала просто даром предвидения, то Кейлин порой способна была вызывать могучие силы.

– Я нередко размышляю о том, что Верховной Жрицей по праву должна быть ты, а не я.

Кейлин бросила на нее быстрый взгляд.

– Когда-то у меня тоже были такие мысли, – отозвалась она. – Но теперь я этого не желаю.

– До чего рассудительная женщина! И тем не менее если бы тебя избрали, ты прекрасно справилась бы с этой ролью. – Темные волосы Кейлин уже посеребрила седина, отметила про себя Эйлан, но в остальном она мало чем отличается от той женщины, которая десять лет назад принимала у Маири роды.

– Ну, сейчас эта роль не моя, и ладно, – живо проговорила Кейлин. – А теперь несколько практических вопросов. К нам обратились с довольно необычной просьбой. Некий мужчина из римской секты, членов которой называют христианами, хочет поселиться в старой лесной хижине. Говорит, что он отшельник. Что мне ему ответить: пусть живет там или пусть уходит?

– А почему бы и нет? – подумав, промолвила Эйлан. – Я больше не стану отправлять туда наших женщин, которых нужно наказать. Да и ты, наверное, тоже. А все Вороны уже нашли себе пристанище. – Душа заныла при мысли о том, что в доме, где она родила и кормила свое дитя, будет жить незнакомый пришелец. Но что теперь переживать?

– Хорошо, – сказала Кейлин. – А если Арданос станет возражать, я напомню ему, что христианам позволили выстроить часовню на Яблоневом острове. Она стоит чуть ниже того места, где бьет из-под земли Священный источник, у кустов боярышника.

– Ты была там? – спросила Эйлан.

– Давно, еще в юности, – ответила Кейлин. – Страна Лета – необычная земля: сплошные болота, озера, луга. Когда льет дождь, Холм превращается в остров. Все окутано пеленой тумана, и иногда кажется, что вот свернешь на следующем повороте и сразу ступишь в потусторонний мир. А потом вдруг яркие лучи солнца прорезают облака, и перед тобой высится священный Холм, увенчанный кольцом из каменных глыб.

Эйлан слушала Кейлин, и ей казалось, что та далекая страна встает у нее перед глазами. А потом взору ее и впрямь предстала земля, о которой рассказывала Кейлин. Картина возникла неожиданно и тут же исчезла. Но она успела заметить в этом видении Кейлин. В пелене тумана она плыла к холму в плоскодонной лодке, управляемой маленькими темноволосыми людьми, которые жили в горах; на корме стояли, съежившись, несколько послушниц. Но Кейлин стояла прямо; на лбу и шее у нее сверкали золотые украшения.

– Кейлин, – заговорила молодая женщина. Жрица с удивлением посмотрела на нее, – должно быть, на лице Эйлан отражалась тень посетившего ее видения. – Ты станешь Верховной Жрицей на Яблоневом острове. Я только что видела это. Ты увезешь женщин туда.

– Когда… – начала Кейлин, но Эйлан покачала головой.

– Не знаю! – Она вздохнула. Видение, как это часто случалось, было мимолетным и неясным. – Но мне показалось, это безопасное место, скрытое от глаз римлян. Может быть, следует направить туда нескольких жриц.

В новой должности Гаю приходилось много ездить по стране. А когда центральный военный склад перенесли в Деву, где теперь располагался XX легион, он решил обосноваться с семьей в уютном поместье под названием Вилла Северина, которое находилось на южной окраине города. Юлии очень не хотелось уезжать из Лондиния, но она с мужественным самоотречением стала привыкать к сельской жизни и спустя год после переезда на запад родила девочек-двойняшек. Особо не фантазируя, она дала им довольно прозаичные имена: Терция и Кварта. Вторая малышка была такой крошечной, что вскоре все стали называть ее Квартиллой.