Обитательницы Вернеметона были так встревожены болезнью Верховной Жрицы, что на Эйлан никто не обращал внимания, и для нее сейчас это было как нельзя кстати. Но что ей делать потом, когда живот невозможно будет скрыть даже под свободными одеждами? Девушка ни на минуту не забывала, что для Арданоса она – преступница, приговоренная к смерти. Ей даже казалось, что и Дида относится к ней с почти явным презрением.

Миллин все еще оплакивала своего недоношенного ребенка, и искать у нее утешения было бесполезно. Только Кейлин относилась к Эйлан по-прежнему, но ведь ее наставница всегда поступала так, как считала верным. Эйлан постоянно жила в страхе, и только сознание того, что Кейлин любит ее, удерживало девушку от отчаяния.

Эйлан не знала, суждено ли ей когда-нибудь еще раз увидеть Гая; но она ясно помнила, какой царственной одухотворенностью сияли его глаза во время их последнего свидания, и это внушало ей уверенность, что та встреча была не последней. Арданос сказал, что Гая женили, но она не верила. Даже у римлян бракосочетание считалось священным обрядом, который не мог быть совершен поспешно и без соблюдения определенных формальностей.

На очередной церемонии, посвященной полнолунию, вместо Лианнон ритуал проводила Кейлин. Всем теперь было ясно, что Верховная Жрица умирает, хотя за ней продолжали заботливо ухаживать. Ноги у старой женщины распухли так, что она даже не могла проковылять до уборной. Кейлин ухаживала за ней с любовью и лаской – ни одна мать не имела более преданной дочери. Но нездоровая отечность все сильнее распирала тело Лианнон.

Кейлин поила больную женщину настоями из трав. Она говорила, что у Лианнон водянка. Однажды Эйлан пошла со своей наставницей далеко в поле, чтобы насобирать лиловых цветочков наперстянки. Кейлин объяснила ей, что это растение – лучшее средство от болезней сердца. Эйлан осторожно взяла на язык несколько капель отвара, приготовленного Кейлин. Он был мучительно горький, как неизбывная печаль.

Они делали все возможное, чтобы поставить Лианнон на ноги, но Верховная Жрица с каждым днем становилась все слабее и бледнее, и отечность увеличивалась буквально на глазах.

– Кейлин…

Она какое-то мгновение сомневалась, действительно ли услышала свое имя. Звук, раздавшийся в комнате, напоминал дуновение ветерка. Скрипнуло ложе. Кейлин устало повернулась. Лианнон смотрела на нее. Кейлин потерла глаза, чтобы прогнать сон, и заставила себя улыбнуться. Болезнь иссушила лицо старой женщины, сквозь прозрачную кожу ясно проступали кости черепа. «Почти все кончено, – пронзила Кейлин непрошенная мысль. – Еще немного, и сознание оставит ее».

– Тебя мучит жажда? Вот попей холодной водички, или, если хочешь, я разведу огонь в очаге и согрею настой…

– Что-нибудь горячее… хорошо бы… – Лианнон перевела дух. – Ты так добра ко мне, Кейлин.

Кейлин покачала головой. Когда ей было десять лет, она тяжело заболела, и Лианнон тогда вернула ее к жизни. У ее родных отца с матерью ни за что не хватило бы терпения так преданно ухаживать за ней. То, что Кейлин испытывала к старой женщине, было сильнее, чем любовь или ненависть. Разве можно выразить это словами? И если Лианнон не передается тепло ее души, когда она подносит ей настой и кладет холодное полотенце на лоб, значит, она уже никогда не поймет ее чувств.

– Наверное, некоторые думают, что ты так преданно ухаживаешь за мной, рассчитывая получить от меня благословение и стать моей преемницей… Женщины порой бывают очень мелочны и завистливы, особенно если живут в женском коллективе. А ты поистине Великая Жрица; все остальные, вместе взятые, – ничто по сравнению с тобой… но ты ведь знаешь, что это невозможно, верно?

– Знаю, – выдавила из себя улыбку Кейлин. – Мне суждено всю жизнь оставаться в тени, но я стану помогать любой женщине, которая сменит тебя. Молю Великую Богиню, чтобы это случилось не скоро.

«И кто знает, долго ли проживу я сама после твоей смерти?» – подумала она. Крововыделения, причину которых она так и не поняла, наконец-то прекратились, но все тело ломило от усталости, словно ее руки и ноги были сделаны из свинца, добытого на Мендипских рудниках.

– Хорошо… Но может быть, ты знаешь не все, дитя мое. Что бы ни думали обо мне люди, мой дар предвидения не всегда подчинялся приказаниям друидов. И я видела тебя в образе Верховной Жрицы; ты была окутана туманом из иного мира. Тропа жизни непредсказуема, случаются самые неожиданные повороты, и порой попадаешь совсем не туда, куда шла…

Вода в котелке зашипела. Кейлин бросила в нее несколько щепоток тысячелистника, ромашки и белолоза и передвинула котелок на камень у огня, чтобы питье настоялось.

– Клянусь Великой Богиней, у меня как раз так и получилось! – вдруг воскликнула Лианнон. – В молодости мы с Арданосом мечтали о великих делах… Но его обуяла жажда власти… А у меня власти никогда не было!

«Но ты могла дать ему отпор, – подумала Кейлин. – Ты – Голос Великой Богини, и в течение двадцати лет люди беспрекословно выполняли все, что ты говорила. Ты же повторяла чужие слова, не очень глубоко вникая в их смысл! А если бы ты решила прислушаться к словам Богини, тебе пришлось бы предпринимать какие-то действия, ведь то были бы истинные откровения…»

Но ничего этого Кейлин не сказала. Даже не зная истинных откровений Великой Богини, Лианнон своими речами вселяла в людей надежду, в отличие от всезнающей и мудрой Кейлин. И это было важнее, чем все ее ошибки и недостатки, что бы там ни утверждали циники, подобные Диде.

Кейлин добавила в настой немного меду, чтобы он был не таким горьким, затем просунула руку под спину Лианнон и, приподняв ее за худенькие плечи, поднесла к губам старой женщины ложку с питьем. Больная жрица раздраженно отвернулась; на щеках ее блестели слезы.

– Устала я, Кейлин, – прошептала она, – так устала. И боюсь…

– Ну, будет, будет, родная моя. Мы все тебя очень любим, – тихо успокаивала ее Кейлин. – Выпей вот это, и тебе сразу полегчает.

Лианнон отпила маленький глоток горько-сладкого настоя и вздохнула.

– Я пообещала Арданосу, что назову своей преемницей ту… кого выберет он. Он ждет… – Она поморщилась. – Как ворон кружит над больной овцой. Сначала он хотел, чтобы это была Эйлан, но ее… скоро увезут из обители. Теперь он настаивает, чтобы я назвала Диду, но я не сделаю этого, да и она не согласится, если только… – Лианнон закашлялась. Кейлин торопливо отставила чашку и, поддерживая больную женщину в сидячем положении, стала осторожно постукивать ей по спине, пока та не успокоилась.

– Если только Великая Богиня не объявит тебе свою волю, – докончила за нее Кейлин, и Верховная Жрица Вернеметона улыбнулась.

Лианнон умирала. Это было ясно всем – всем, за исключением, быть может, одной лишь Кейлин. Она денно и нощно с преданной заботой и лаской ухаживала за больной женщиной, почти не выходила из ее комнаты. Даже те, кто обычно с подозрением относился к Кейлин (потому что она была родом из Гибернии), сейчас не могли не восхищаться ее самоотверженностью. И Дида, и Эйлан понимали, что Лианнон доживает последние дни, но ни одна из них не смела даже заикнуться об этом в присутствии Кейлин.

– Но ведь она искусная целительница, – заметила Дида, когда они с Эйлан шли к реке стирать постельное белье Лианнон. – Она наверняка все понимает.

– Да, пожалуй, – отозвалась Эйлан, – но не хочет мириться с реальностью. – Она с любопытством посмотрела на Диду. Каждый раз, направляясь к реке, Дида недовольно ворчала, что грязное белье Верховной Жрицы пахнет не лучше, чем белье простых смертных, и непонятно, почему его поручают стирать только жрицам. Однако это не мешало ей добросовестно выполнять работу.

Странно, думала Эйлан, что, став жрицами, они с Дидой так отдалились друг от друга. В последние недели, когда Кейлин не отходила от умирающей Лианнон и девушки выполняли всю работу вдвоем, Эйлан часто вспоминала, как хорошо они дружили с Дидой в детстве. Поглощенная своими мыслями, Эйлан споткнулась о торчавший из земли корень дерева.